Причины низкого социального уровня в России

Возникает вопрос: почему в сравнении с экономическими показателями показатели уровня жизни в России намного ниже соответствующих показа­телей в других странах?

Объективно, применительно для России причины довольно простые. Значительная часть ресурсов страны в советский период отвлекалась на развитие тяжелой промышленности и, особенно, оборонных отраслей, а также содержание огромных вооруженных сил. Все эти траты, естественно, проводились за счет населения, которое не­дополучало свою долю финансирования. Социальная сфера финансировалась фактически по остаточному принципу. На фоне других стран Россия выделялась крайне низким уровнем заработной платы и доходов населения, в том числе самыми низкими заработными платами учителей и врачей, минимальными размерами пенсий и стипендий, самой низкой долей расходов на здравоохра­нение, крайним отставанием в объемах жилищного и коммунально-бытового строительства. Высокие зарплаты не были нужны по причине отсутствия объёма потребительских товаров.

В советское время господствовала идеология преимущественного раз­вития производства средств производства по сравнению с производством предметов потребления. Но производств для производства средств производства в России, как не было, так и нет до сих пор. В советское время ведущие отрасли тяжелой промышленности имено­вались по – коммунистически гордо: металлургия — «хлеб промышленности», машиностроение — ее «сердцевина», нефтегазовая промышленность — «кровеносная система». А вот потребительские товары для населения, напротив, характеризова­лись унизительным словом «ширпотреб»; для их производства стремились не создавать специализированные отрасли, их призывали делать из отходов производства тяжелой промышленности. Металлическая посуда произво­дилась металлургами; производство холодильников, стиральных машин пытались организовать при оборонных заводах и прочее. Работники легкой и пищевой промышленности, где преобладал тяжелый конвейерный труд или труд с принудительным ритмом, задаваемым работой оборудования, получали меньше всех. Это были самые бедные в России отрасли по соци­альным, в том числе пенсионным, льготам, с преобладанием тяжелого жен­ского труда, часто трехсменного.

Наиболее пренебрежительное отношение в советское время было к работникам торговли, которые в кинофильмах, художественной литературе обычно фигурировали в качестве расхитителей госимущества, «воришек», «барыг», «спекулянтов». Не лучшим было отношение и к работникам важнейшей для населения жилищно-коммунальной сферы. Сантехник обычно ассоциировался с пьяницей. Что касается артелей, производящих важные потребительские товары, то считалось, что в них преобладают инвалиды.

Другими словами, нормальный человек — «строитель комму­низма» — не мог пойти в торговлю, жилищно-коммунальное хозяйство, в артель. Это считалось унизительным.

При изменении социально-экономического строя России и переходе от административно-планового управления к рыночному хозяйству многое изменилось. Сфера услуг, которая в советское время составляла только 3 % ВВП, увеличилась до 60 %. Особенно быстро на­чали развиваться услуги в области торговли, финансов, операций с недвижимостью. Постепенно стало меняться и отношение к этим сферам деятельности.

Однако образование, здравоохранение, наука на первых порах оказались на «задворках» развития народного хозяйства. И старые диспропорции и не­дооценка этих ключевых сфер в современном обществе во многом сохрани­лись. Закончено обследование представительной группы населения страны, проведенное в декабре 2011 года. Основной результат выглядит печально: почти половина населения не доверяет системе здравоохранения и врачам; 9 из 10 полагают, что система здравоохранения требует изменений. В благополучных странах тратят на здравоохранение 9–16% от их огромных экономических возможностей. В России – только 4,5%. При этом общественные расходы на здравоохранение, то есть то, что тратится из бюджетов и из обязательного страхования, в России ниже, чем в европейских странах. Зато расходы из кармана гражданина – самые высокие. В других странах, например, в Бельгии, Франции, Германии – доля личных расходов граждан равна около 10%. По-прежнему зарплаты учителей и врачей ниже зарплат промышленных рабочих, не говоря уже о доходах инженерно-технических кадров. Пренебре­жительное отношение осталось к жилищно-коммунальному хозяйству, роль которого объективно резко выросла. В поставке промышленных потребительских товаров преобладает импорт. Эти отрасли, а также российская легкая промышленность и производство промышленных потребительских товаров опять оказались на обочине развития.

Чуть лучше положение в пищевой промышленности. Сюда пришел ка­питал, отрасль обновилась. Были созданы крупные объединения. Но и здесь до половины всего продовольствия продолжает завозиться по импорту, поэтому и пищевая промышленность сталкивается в развитии с большими трудностями.

Образование и здравоохранение, чтобы выжить, все больше переходили на платную основу, в том числе развивая теневой бизнес с широким распро­странением подношений и взяток.

Уровень образования в России достиг 40-го места. Раньше по этому пока­зателю Россия входила в десятку передовых стран. Когда был запущен первый спутник, в США провели широкое изучение причин того, почему Россия оказалась впереди. В результате был сделан правильный вывод: причина успеха России — в лучшем образовании. В то время Россия на образо­вание тратила 10% национального дохода, а США — 4%. В США и других развитых странах начался подлинный бум образования, а в России, напро­тив, доля расходов на образование в составе ВВП стала сокращаться. И сей­час на образование в России тратится менее 5% ВВП против 11% в США и 8—9% во многих развитых стран.

Еще хуже обстоят дела со здравоохранением. В условиях глубокого 10-летнего трансформационного кризиса финансирование здравоохранения со стороны государства сократилось в разы. Доходы работников других от­раслей намного превысили скромные доходы работников здравоохранения. Качество лечения, его объемы сократились. Стала расти смертность населения. И только с 2006 года, когда благодаря национальной программе «Здоровье» начали проводиться меры по улучшению здравоохранения, показатели смерт­ности и продолжительности жизни стали демонстрировать позитивную динамику.

В период трансформационного кризиса инвестиции в народное хозяйство страны, в том числе и в жилье, снизились в 5 раз. Поэтому с 1990 до 2001 года объем жилищного строительства сократился почти вдвое, а потом стал медленно расти. Благоустройству жилья практически не уделялось сколько-нибудь заметного внимания. Количество ветхого и аварийного жилья за 10 лет (2000-2010) практически не сократилось. Объем жилищного строительства в расчете на душу населения в России как был, так и остался ниже показателей развитых стран, где обеспеченность жильем в два-три раза выше, не говоря уже о его благоустройстве.

После 10-летнего трансформационного кризиса (1990—1998/99 годы), кото­рый был связан с распадом СССР, шоковым переходом к рынку и стихийно происшедшей массовой конверсией военного производства, уровень раз­вития экономики и уровень жизни людей резко снизились. За эти годы ВВП сократился в 1,8 раза, а реальные доходы населения снизились в 1,9 раза. Инвестиции за это время сократились почти в 5 раз.

В период кризиса ввод жилья в России сократился с 64 млн. м2 (2008) до 60 млн. м2 (2009) и 58 м2 (2010). В 2011году роста объема ввода жилья не произошло. Фактически отставание по жилищной обеспеченности в период кризиса и первых после кризисных лет усугубилось.

Худшими из социальных показателей в России, как говорилось выше, являются показатели продолжительности жизни, смертности, здоровья населения и качества здравоохранения. В эту сферу в послед­ние годы российское правительство вкладывает большие средства, обновляя медицинскую технику, открывая новые высокотехнологические центры, стимулируя производство отечественных лекарств в России, ремонтируя больницы и по­ликлиники.

Принятые меры сказались на общих результатах в здравоохранении. С 2006 г. на­чалось сокращение смертности населения России: она снизилась к 2010 г. с 16,2 до 14,3 в расчете на 1000 человек населения. Ежегодно снижается и детская смертность: на 1000 детей, родившихся живыми, смертность к 2009 г. снизилась до 8,1, в то время как, например, в 2000 г. детская смертность составляла 15,3 человека на 1000 человек. Однако если смо­треть не на динамику, а на уровни смертности, то картина получается неутешительная. Уровень детской смертности более чем вдвое превышает среднюю младенческую смертность в развитых странах Европы. Младенческая смертность в Финляндии, Швеции, Норвегии составляет 2,5—2,7 человека на 1000 детей, родившихся живыми; в Италии, Германии, Австрии, Нидерландах — 3,5—4 человека.

В последние годы удалось достичь увеличения рождаемости в России. Она стала расти с 2004 года и на 1000 человек населения увеличилась к 2009 году с 10,4 до 12,4. В связи с сокращением смертности немного повышается и пока­затель ожидаемой продолжительности жизни при рождении. С 2001 по 2009 годы этот показатель вырос с 65,2 до 68,7 года. Однако обращает на себя внимание тот факт, что мощный экономический подъем в период 2000-2005 годы не вызвал за­метного улучшения здоровья населения, роста продолжительности жизни, сокращения общей смертности. Что касается младенческой смертности, то она продолжала снижаться и в 2010 году, возможно, благодаря строительству крупных региональных перинатальных центров.

Анализ этих тенденций не должен заслонить тот факт, что суще­ствующая продолжительность жизни в России — показатель, совершенно не соответствующий месту России в мире, уровню её экономического развития. Положение здесь даже при благоприятном тренде остается катастрофически плохим и требует принятия немедленных мер для ис­правления ситуации. Народы, населяющие земли Сибири и Крайнего Севера, не получают должной для поддержания здоровья поддержки от Правительства РФ.

Если по объему ВВП, уровню экономического развития и реальных до­ходов Россия достигли и даже превзошли лучшие показатели советского времени, то по уровню образования, качеству здравоохранения, показателям смертности и продолжительности жизни, а также объемам жилищного строительства положение существенно ухудшилось.

За это время другие страны сделали большой рывок вперед и значительно обошли Россию по социальным показателям и качеству жизни населения. Подавляющая часть социального эффекта от экономического развития коснулась населения с наивысшими доходами, а наименьший рост уровня жизни наблюдается у малообеспечен­ных групп. Поэтому мы считаем социальный эффект от экономического развития низким, неадекватным, неэффективным, противоречащим обще­человеческим тенденциям. Децильный коэффициент дифференциации до­ходов в России вдвое выше, чем в странах Еврозоны (6—10 раз), и втрое выше, чем в Японии (5 раз).

Вывод: в среднесрочной перспективе, в ближайшие несколько лет, вряд ли удастся значительно подтянуть отстающие социальные показатели России к уровню ее экономического развития. Это связано с тем, что под влиянием глубокого финансово-экономи­ческого кризиса существенно изменились в худшую сторону условия хозяйствования, и Россия перешла на новую, сниженную траекторию экономического роста. Старая модель экономического развития, базирующаяся на устаревшей материально-технической базе народного хозяйства и отсталой структуре экономики с зависимостью от развития топливных и сырьевых отраслей, с низкой долей высокотехнологических производств себя изжила.

Непосредственной причиной этого замедления является, прежде всего, продолжающийся отток капитала в долларах: 2006 г. — 43 млрд., 2007 г. — 82 млрд., 2008 г. — 133 млрд., 2009 г. — 52 млрд., 2010 г. — 35 млрд., январь—май 2011 г. — 35 млрд. Прогнозный отток капитала в 2011 году – 75 – 80 млрд. долларов.

На темпы экономического развития в среднесрочный период нега­тивное воздействие оказывает и большое снижение инвестиций в период кризиса (более чем на 16%) при медленном их восстановлении (около 6 % в год). Сказалась также стагнация и убыточность главной инвестицион­ной отрасли России — строительства — в 2010—2011 годы, как и большое падение в кризис производства машин и оборудования при медленном его восстановлении и замедленный рост инновационных технологий по­сле кризиса.

На сокращение темпов экономического развития существенно повлиял также необычайно низкий урожай в 2010 году, когда растениеводство сократи­лось на четверть, а объем сельскохозяйственного производства в целом — на 11,9% при надвигающемся кризисе животноводства из-за большой не­хватки кормов.

Все эти изменившиеся условия резко понизили эффективность экономического роста в России.

Рекордное повышение цен за баррель нефти с 59 долларов в 2009 году до 78 в 2010 году и 105 долларов в 2011 году мало повлияло на прирост ВВП, который в 2010 г. составил 4%, а в 2011 году составит, как ожидается 4,2%. Еще медленнее растут реальные доходы. При небывало высо­кой цене на нефть федеральный бюджет по-прежнему сводится с дефицитом, который в 2011 году составит 1,5% ВВП.

Вот структурные этапы плана Правительства России. Предстоит модернизировать реальный сектор экономики:

— обновить за 10—12 лет материально-техническую базу стра­ны, сократив средний срок службы машин и оборудования с 19 до 8—10 лет;

— преобразовать структуру народного хозяйства в направлении повы­шения доли готовой продукции с высокой добавленной стоимостью; прежде всего, в разы поднять удельный вес высокотехнологичных, наукоемких и инновационных производств, удвоив роль экономики знаний (науки, информационных технологий, образования, био­технологии, здравоохранения) в формировании ВВП России;

— утроить жилищное и инфраструктурное строительство, создать со­временную транспортную систему, сделав эти отрасли локомотивом развития всего народного хозяйства страны. При этом должны быть созданы экономические и социальные условия для ускоренного развития. С этой целью в ходе структурных институцио­нальных реформ планируется модернизировать:

— отношения собственности, освободив госсобственность от ком­мерческих предприятий и организаций, не выполняющих государ­ственные функции, проведя новый крупный рыночный этап прива­тизации и подняв долю частной собственности с 30—35% до 65—70%;

— финансовую сферу с доведением суммарных активов банков до 150—200% ВВП с ны­нешних 75%.

В рамках финансовой системы планируется:

— создать рыночные фонды «длинных» денег (фонд накопительных пенсий, фонд страхования и паевые фонды при резком увеличении долгосрочных пассивов коммерческих банков) и сформировать со­временный рынок капитала с единой крупной открытой биржей;

— сформировать цивилизованную конкурентную среду с силь­ным антимонопольным законодательством, преодолев не толь­ко олигархические, но и государственные монополии типа Газ­прома, Сбербанка, РЖД, «Аэрофлота», не говоря о «Роснефти», «АвтоВАЗе», «Связьинвесте» и прочее;

— углубить рыночные отношения в аграрно-промышленном секторе на основе перехода к земельному рынку, залогу земли и формиро­ванию наряду с высокоэффективными и технологически продви­нутыми малыми и средними предприятиями крупных аграрно-промышленных комплексов, охватывающих всю цепочку «от поля до прилавка»;

— довести до конца реформирование всей социальной сферы, осво­бодившись от пережитков социалистического иждивенчества и перейдя к ее современной структуре;

— коренным образом перестроить систему регионально­го управления, преобразовать отжившую административно-территориальную систему с преобладанием дотационных субъ­ектов федерации среди относительно небольших регионов и сформировать систему крупных губерний с самофи­нансированием, самоокупаемостью и самоуправлением при на­личии стратегических общегосударственных территориальных программ.

Эта социально-экономическая модернизация, естественно, по замыслу правящей элиты должна быть подкреплена модернизацией судебно-правовой системы, проводя­щимся реформированием вооруженных сил, необходимыми политически­ми изменениями.

При новой модели социально-экономического развития норма инве­стиций должна быть повышена до 35—40%, что позволит ускорить развитие экономики страны до 5—6% в год и тем самым создать экономическую базу для решения назревших социальных проблем.

Следует подчеркнуть, что для российской правящей элиты является закономерным составление удачных планов развития и успешный провал реализации таких планов. Например, успешно провалился план по удвоению ВВП, одобренный обществом в 2001 году.

В современной России очевидно «работают» три преимущества:

1) агломерационный эффект, который дает экономию за счет снижения транспортных издержек, большего выбора работников и рабочих мест на рынке труда, более интенсивного использования инфраструктуры;

2) обеспеченность сырьевыми ресурсами, которые востребованы на мировом рынке;

3) выгодное положение на основных путях мировой торговли, главным образом приморское.

Недавно федеральные власти провозгласили политику «нового освоения Сибири и Дальнего Востока». Возрождаются и попытки ускорить экономический рост слаборазвитых регионов путем значительного увеличения в их экономику государственных инвестиций и добровольно-принудительного привлечения инвестиций крупного российского бизнеса. Судя по статистике инвестиций, в этой политике пока больше слов, чем дела: в большинстве восточных регионов, а также в Сибири, объем инвестиций на душу населения все еще в два-пять раз ниже среднего по стране.

Российский опыт показывает, что масштабная финансовая помощь со стороны федерального центра формирует в регионах зависимую дотационную экономику, представленную в основном сектором бюджетных услуг. Примерами могут служить республики Тыва и Ингушетия, а также почти все слаборазвитые автономные округа (ныне объединенные с материнскими регионами), где доля нерыночных услуг государства достигала 60–75% валового регионального продукта. Но даже при столь масштабной федеральной поддержке выравнивания здесь не происходит, что подтверждается нашими расчетами. На практике внутренних ресурсов для развития у слабых регионов как не было, так и нет.

Приходится честно признать, что выравнивание регионов невозможно без объективно существующих или «выращиваемых» преимуществ, которые позволяют снизить издержки бизнеса. Нельзя построить морские порты без моря, но можно с помощью развития инфраструктуры сократить экономическое расстояние до крупных агломераций или морских портов.

По степени регионального неравенства современная Россия близка не к развитым странам, а к странам догоняющего развития. Если сравнивать небольшие регионы с полярными (и при этом не вполне корректно измеряемыми) показателями, то разница их душевого ВРП с поправкой на ценовые различия превышает 40 раз, что сопоставимо с региональными различиями в Бразилии и Китае.

Лидерами по душевому ВРП были и остаются три нефтегазодобывающих автономных округа – Ханты-Мансийский, Ненецкий и Ямало-Ненецкий. Если пересчитать их показатели в долларах по паритету покупательной способности (ППС), то они уже давно опередили мировых лидеров – Люксембург, Норвегию и Исландию.

Средний ВРП по России – это «средняя температура по больнице». Почти две трети регионов России имеют душевой ВРП на 10–40% ниже среднего по стране.

Инвестиции из федерального бюджета поступают в основном в Санкт-Петербург, Москву, в Ленинградскую и Московскую области, в Краснодарский край.

По расчетам наших коллег из Мирового банка тенденций дальнейшего роста экономического выравнивания в России нет. На наш взгляд, при столь неоднозначной картине динамики экономического развития регионов, имеющей к тому же немалую политическую составляющую, вряд ли стоит рассчитывать на ощутимые сдвиги в развитии социального пространства.

Социальное неравенство регионов можно протестировать на важнейших индикаторах: уровне занятости, доходах населения и уровне бедности, а также ожидаемой продолжительности жизни. Еще один очень важный индикатор – это выбор людьми места жительства, который, хотя и не очень точно, можно выявить с помощью статистики миграций.

Первые годы экономического роста сопровождались позитивными изменениями на рынке труда, однако показатели уровня безработицы в различных регионах сильно различались, поскольку в проблемных регионах ситуация улучшалась медленней, чем в экономически развитых. Это типично не только для России и не только в период экономического роста. Оценивая динамику уровня безработицы в различных регионах, необходимо учитывать циклические процессы в экономике. При ухудшении экономической ситуации безработица в развитых регионах растет быстрее, чем в слаборазвитых, где она и так высокая. Тем самым региональное неравенство сокращается. Так, в 1998 году, когда безработица в России была максимальной, десять регионов с лучшими и худшими показателями различались в 2,9 раза. В 2002-м эта разница составляла 5 раз, а в 2006-м – 6,4 раза.

Смягчает ситуацию мобильность населения слаборазвитых республик российского юга, растущая естественным путем. Трудовые мигранты едут, как правило, в крупные российские агломерации и ведущие нефтегазовые регионы, где находят работу в секторе услуг городов (часто без официального оформления трудовых отношений). Благодаря тесным родственным связям трудовые миграции жителей южных республик позволяют повысить доходы семей, остающихся в регионах. Однако государство никак не поддерживает этот механизм балансирования спроса и предложения на региональных рынках труда. Скорее, можно говорить о противодействии трудовым миграциям со стороны властей принимающих регионов и недовольства ими местных сообществ.

Переселение на постоянное место жительства в основном идет в края и области России, соседствующие с республиками Северного Кавказа, и преимущественно в сельскую местность. Основным источником дохода становится аграрная занятость и доходы от развитого личного подсобного хозяйства.

Среди слаборазвитых республик юга только в Калмыкии и Адыгее доля социальных трансфертов в доходах населения существенно выше средней по стране (21–23%). Такую же долю имеют далеко не самые бедные Орловская, Тульская и Владимирская области, еще выше этот показатель в депрессивной Ивановской (26%). География социальных выплат объясняется просто: 69% из них — это пенсии, а доля пожилых больше всего в сильно постаревших областях Центра и Северо – Запада России.

Наиболее эффективный рост доходов населения южных республик происходит за счет роста заработной платы в бюджетной сфере, а также масштабных теневых доходов.

В самых богатых регионах из-за меньшей доли малоимущих доля социальных трансфертов в доходах населения минимальна (5–7%), что в какой-то степени способствует межрегиональному выравниванию по среднедушевым доходам. Но здесь сохраняется другая проблема – огромная разница в доходах разных социальных групп, которая год от года растет.

Из всех социальных выплат наименьшее влияние на региональные различия оказывают пенсии: разница среднего уровня пенсий в различных регионах не превышает двух раз (без корректировки на стоимость жизни, с корректировкой она сокращается до полутора раз), причем лидерами становятся регионы с самой низкой стоимостью жизни. Но вряд ли такое уравнивание «в бедности» является благом для пожилого населения российских регионов.

Совсем по другой причине резко выросли доходы населения Агинского Бурятского округа. На его территории «прописались» структуры одной из крупных российских нефтяных компаний. Благодаря ее налогам резко выросли доходы окружного бюджета и, вследствие этого, заработки в бюджетном секторе, а также дотации местным сельхозпроизводителям (две самые большие группы занятых в округе). Но нефтяную компанию пришлось продать другим собственникам, и счастье закончилось. Примерно такая же история случилась на Чукотке в первой половине 2000-х годов.

Успехи, достигнутые, в том числе, подобными оригинальными способами, перемежаются примерами консервации проблем отставания. За восемь лет экономического роста слаборазвитые Адыгея и Калмыкия показали крайне низкие темпы роста реальных доходов (в 1,8–1,9 раз), а в некоторых удаленных регионах востока страны этот рост еще меньше (1,5–1,8 раз).

Чтобы идти путем континентальной Европы, России нужны два условия – достаточно высокий уровень экономического развития, которого страна вполне способна достичь и эффективная социальная политика, которой пока нет и неясно, когда она появится. Именно социальная, а не региональная политика способна смягчить пространственное неравенство.