Национальная экономическая ментальность как институт

Связь между экономической теорией и хозяйственным поведением индивидов и домохозяйств кажется достаточно однозначной: теория обобщает универсальные принципы рационального поведения и становится, в свою очередь, методологической основой для разработки экономической политики отдельных фирм и государства в целом. Однако в странах примерно равного уровня развития и хозяйственное поведение людей, и структуры бизнеса, и экономическая политика редко одинаковы – каждая страна ищет и находит свои варианты решения универсальных проблем. Экономическая теория определяет спектр возможных решений. Но какие именно из них целесообразно выбрать в каждом конкретном случае, трудно решить без углубленного изучения настоящего и прошлого каждой отдельно взятой страны, ее потенциала, ее социальных стереотипов, а в более общем смысле – без анализа ее национальной экономической ментальности. Именно национальная экономическая ментальность является основополагающим элементом хорошо известного неоинституционалистам феномена path dependency – зависимости от предшествующего развития.

1. Содержание и структура национальной экономической ментальности

В целом можно вести речь о присутствии в сознании человека некоего стержня, который может при разных внешних условиях выступать в разных обличиях, но при всем при этом он является единым для всего сообщества, к которому принадлежит данный индивид, и служит как бы его внутрикультурным интегратором. Менталитет (ментальность) как характеристика психологической жизни людей является системой взглядов, оценок, норм и умонастроений, основывающейся на имеющихся в данном обществе знаниях и верованиях и задающей вместе с доминирующими потребностями и архетипами коллективного бессознательного иерархию ценностей, а значит и характерные для представителей данной общности убеждения, идеалы, склонности, интересы и другие социальные установки, отличающие эту общность от других.

Каждая социальная группа имеет свои ментальные особенности. Сколько существует типов социальной стратификации, столько существует и видов ментальности. Каждый индивид, поскольку он одновременно входит в несколько социальных групп, является носителем разных видов ментальности – этнической, классовой, гендерной, конфессиональной и т.д. Поскольку предметом изучения в нашей монографии является специфика экономического развития России, то из различных видов ментальности нас должна интересовать в первую очередь национальная хозяйственная ментальность (национальная хозяйственная культура).

Национальная ментальность – это социально-психологическое состояние этнического сообщества (нации, народности, народа), отражающее результаты длительного и устойчивого воздействия естественно-географических и социально-экономических условий формирования и развития этого сообщества¹¹³. Национальный менталитет отражает в себе историю нации и не может оторваться, уйти от тех базовых ценностей, морали, норм, которые его формировали. С другой стороны, сформировавшийся менталитет теперь уже сам организует энергию членов общества и, таким образом, побуждает их поступать так, как они должны, испытывая удовлетворение от своих действий, соответствующих требованиям культуры. Теперь уже национальная ментальность во многом определяет пути в будущее, определяет характер развития, те формы, орудия и способы деятельности, которые адекватны потребностям национальной культуры. Качественное изменение преобладающих в национальном менталитете ценностей и стереотипов нормативного поведения – процесс длительный и чрезвычайно болезненный, особенно если это происходит под воздействием насильственных факторов.

Национальная ментальность влияет на все сферы жизни общества, в том числе и на хозяйственную деятельность. Особенности экономических ценностей и норм поведения, характерные в той или иной степени для всех представителей какой-либо этнической группы, характеризуют ее национальную экономическую ментальность. Влияние национальной экономической ментальности на хозяйственное развитие современной России (как, впрочем, и любой другой страны) выглядит в самом общем виде так (рис. 2.1): национальная экономическая ментальность (основополагающий неформальный институт) формируется под влиянием объективных условий жизни нации и определяет характер социально-экономических норм (формальных институтов), которые, в свою очередь, формируют историческую траекторию хозяйственного развития нации.

Рис. 2.1. Влияние ментальности на становление экономических институтов

По поводу структуры национальной экономической ментальности какой-либо относительно общепризнанной концепции еще нет. Мы предлагаем считать основными элементами национальной экономической ментальности (или национальной хозяйственной культуры) стереотипы потребления, нормы и образцы социального взаимодействия, организационные формы хозяйственной жизнедеятельности, ценностно-мотивационное отношение к труду и к богатству, степень восприимчивости к зарубежному опыту (рис. 2.2)¹¹⁴.

Экономисты считают главным принципом рациональной экономической жизнедеятельности максимизирующее поведение: принимая ответственные решения, индивид (или коллектив) стремится либо максимизировать свою выгоду от использования ограниченных ресурсов, либо минимизировать затраты ресурсов при достижении необходимого результата. Следует помнить, что для человека всегда важно не только быть богатым (иметь много потребительских благ), но и "сохранять свое лицо" в глазах окружающих. Поэтому максимизирующее поведение предпо­лагает максимизацию как дохода, так и престижа. Различия в хозяйственной культуре ведут к различиям и в максимизирующем поведении.

Рис. 2.2. Основные элементы национальной экономической ментальности (хозяйственной культуры)

Охарактеризуем подробнее основные элементы национальной экономической системы (хозяйственной культуры) и проиллюстрируем их примерами, показывающими степень вариативности этих институциональных характеристик.

Стереотипы потребления. Представления о нормальном потребительском бюджете и о желательных тенденциях его изме­нения могут варьироваться у разных народов в очень широких пределах. На одном полюсе — психология престижного потребления, характерная, например, для американского образа жизни, где принято обнов­лять потребительские блага (одежду, машины и т.д.) исключи­тельно по мере того, как то­вары выходят из моды. Испытывающий постоянный "потребительский голод" средний американец стремится выглядеть богаче, чем он есть на самом деле. На противоположном полюсе — психоло­гия прожиточного минимума, характерная, в особенности, для отсталых народов Африки. В этом случае объем потребительских благ, необходимых для человека, традиционен и мало подвижен. Обеспечив свои минимальные потребности, работник теряет ин­терес к увеличению доходов.

Максимизирующее поведение наблюдается в обоих случаях, но результаты будут принципиально разными. Америка­нец считает полезным обеспечить себе максимально возможный доход, который будет использован для покупки престижных новинок; африканец сочтет полезным сокращать рабочее время, необходи­мое для обеспечения стандартного потребительского набора. Разные стереотипы потребления обуславливают и разные подходы к производству: либо — больше работать и больше получать, либо — работать как можно меньше, обеспечивая стандартные потребности.

Нормы и образцы взаимодействия хозяйствующих субъектов. Люди по-разному относятся к своим партнерам по производственному процессу. Для просвещенного современника ес­тественна мысль о том, что люди изначально равны, что человек ценен не тем, какой он расы, национальности, фамилии и т. д., а своими собственными деловыми качествами. Однако даже в настоящее время общение людей как равного с равным отнюдь не является общепринятым, а в доиндустриальных экономических системах дискриминация — деление людей на "своих" и "чужих" — вообще была общим правилом. Крайним примером дискриминирую­щей практики является кастовая система, до сих пор сохранившаяся в южно-азиатском регионе. Здесь человек от рождения принадлежал к определенной касте и был обречен всю жизнь выполнять строго заданные профессиональные обязанности. Даже сейчас государственная бюрократия в Индии представлена в основном выходцами из высших (аристократических) каст, буржуазия — представителями средних (торговых) каст, а рабочий класс — лицами из низших (трудовых) каст. Дискриминация имеет место и в современных более развитых обществах: "белый" расизм в США, гонения на иностранных рабочих в Западной Европе, зем­лячество и кумовство в нашей стране и т.д. Во всех подоб­ных случаях на максимизирующее поведение и дискриминаторов, и дискриминируемых налагаются дополнительные ограничения.

Относительно независимо от расовой или национальной дискриминации в любом обществе существуют некоторые общепринятые представления о дистанции между руководителями и подчиненными. "Подобострастие" подчиненного перед начальником и авторитаризм начальника в отношении подчиненных – цивилизованное проявление все того же древнего стереотипа о неравенстве "своих" и "чужих".

Организационные формы. Хозяйственное поведение людей в огромной степени зависит от того, каковы общепринятые стереотипы взаимоотношений об­щества и индивида. Именно организационные формы существования хозяйственной культуры задают те формы организации труда, взаимоотношений государства и бизнеса, которые считаются нормальными, которых индивид обязан придерживаться, если он не желает испытывать общественного осуждения. Главным стереотипом, касающимся организационных форм, является склонность к самостоятельной, индивидуальной, или групповой, коллективной деятельности. В любом обществе, конечно, обязательно представлены одновре­менно и индивидуалистические, и коллективистские ценности, но их пропорции могут быть очень разными.

Например, американский образ жизни в высшей степени индивидуалистичен, человек здесь нацелен на максимальную само­реализацию. Всюду (в том числе и в бизнесе) царит культ "звезд" — выдающихся личностей, которые поднялись на вершину общественной пирамиды из самых низов. Общество признает право талантливого индивида "идти по жизни, расталкивая окружающих", если не нарушены законы. Главным регулятором хозяйственной деятельности считается не прямое государственное вмешательство в экономи­ку, а судебно-законодательный механизм. В Западной Европе, напротив, индивидуалистические и коллективистские ценности более взаимоуравновешены. Широкой популярностью пользуются идеи о социально ответственном бизнесе и о социальном рыночном хозяйстве. В регламентации хозяйственной деятельности велика роль государственной бюрократии, выступающей от имени общества в целом. За индивидом в принципе признается право на самостоятельное и независимое поведение, но в более узких рамках, чем в Америке. Наконец, в японской хозяйственной культуре ясно видно преобладание коллективистских ценностей. Личность здесь подчинена группе, противопоставление коллективу строго осуждается. Поэтому японцы лидируют в тех видах экономической деятельности, где необходим слаженный, кооперированный труд, но проигрывают, когда речь идет о принципиально новых разработках. Доминирование коллективистских ценностей создает атмосферу неформального поиска компромиссов, характерную и для взаимоотношений государственных чиновников с бизнесменами.

Трудовая этика. Важнейшим и одновременно наиболее легко фиксируемым компонентом хозяйственной культуры является ценностно-мотивационное отношение к труду и к богатству (как к результату труда). Труд может трактоваться и как унижающее занятие, и как единственно возможный путь самореализации человека. Соответственно, в одном случае труд выступает лишь как средство достижения цели, в другом же — как одна из целей жизнедеятельности нормального человека. Поэтому и желание "отсиживаться" на рабочем месте, и "трудоголизм" могут рассматриваться как разные варианты максимизирующего поведения.

Заработанное трудом богатство также может и приветствоваться, и осуждаться. В США, например, богатство есть своего рода национальный идол: при знакомстве с неизвестным человеком здесь часто интересуются "сколько он стоит", делая отсюда выводы о его ценности как личности. Если в Америке богатство фетишизируется, то в Западной Европе отношение к нему гораздо более сдержанное. Естественно, что преклонение перед богатством или его осуждение не могут не влиять на максимизирующее поведение индивида, подстегивая его или ограничивая.

Степень восприимчивости к зарубежному опыту. Успех или провал национального экономического развития во многом зависит от того, как национальная хозяйственная культура реагирует на передовой зарубежный опыт – отторгает его, творчески воспринимает или механически копирует.

"Японское чудо" во многом обусловлено именно открытостью японцев перед зарубежными новшествами, умением сочетать "западную технику и японский дух". Малоизвестно, что такие характерные особенности современного японского бизнеса, как "кружки качества" и система пожизненного найма, утвердились совсем недавно: они были внедрены вскоре после второй мировой войны по рекомендациям экономических советников — "левых" экономистов из США. Однако эти "заморские новшества" быстро стали органическим элементом экономики Японии, и сейчас уже предприниматели других стран (в т. ч. и из США) внимательно изучают японский опыт, желая его заимствовать. В экономической истории России лучше прослеживается чередование попыток копировать западный опыт и его отторгать. Только в XX в. наша страна пережила столыпинский опыт насаждения фермерства при ущемлении общины, затем большевистскую попытку построить экономику принципиально нового типа и, наконец, современные эксперименты по созданию "дикого" капитализма на американский манер. Характерно, что и акцентирование национальной "самости", и натужное желание стать "как все цивилизованные страны" не приводят к устойчивым экономическим успехам.

Таковы основные слагаемые системы национальной экономической ментальности, обыденного экономического мышления.

Рассмотрим теперь, каков уровень развития научных знаний о специфике экономической ментальности людей, сформированных российской культурой.

2. Эволюция этнологических воззрений в России и во всем мире

Специфический "национальный менталитет" россиян и его трудно предсказуемое влияние на экономическое развитие нашей страны упоминаются в научной и, особенно, в публицистической литературе настолько часто, что любой готов воскликнуть: "Да кто же этого не знает!". Но при всей тривиальности самого факта наличия у россиян (как и у любой иной нации) особого менталитета, его научный анализ и, тем более, эмпирическая проверка до сих пор остаются для России проблемой номер один.

Как это ни парадоксально, но в России практически не было и нет до сих пор признанных ученых, специализировавшихся на изучении российской экономической ментальности, хотя научной и околонаучной публицистики (часто, весьма талантливой) о "таинственной русской душе" – более чем достаточно. Целостная отечественная школа, занимающаяся изучением всевозможных аспектов национального характера и менталитета, так до сих пор и не сложилась. То, что есть в нашем распоряжении, – это отдельные фрагменты (часто относящиеся к абсолютно разным наукам), пока еще не сложившиеся в сколько-нибудь цельную картину. Попытаемся их систематизировать, насколько это возможно.

В отечественных попытках изучения национальной ментальности можно выделить три этапа: дореволюционный; советский "доперестроечный"; "перестроечный" (советский и постсоветский). Рассмотрим их на фоне мирового развития этнологических исследований¹¹⁵.

Два первых этапа – это предыстория, попытки изучения русского национального характера практически безотносительно к экономике в каких бы то ни было ее проявлениях. С самого начала этнопсихологическая проблематика была близка как российским ученым, так и русским писателям. В соответствии с этим в России сформировались и два подхода к изучению этнонациональной проблематики: сторонники первого занимались конкретным анализом демографических, трудовых, культурных и даже политических особенностей этноса (психологическая этнография), второй же представлял из себя нечто литературно-полемичное, с вольными допущениями и смелыми гиперболами, концентрировавшееся на "загадках русской души" и "особом пути" Российского государства (этнопсихологические исследования философов "серебряного века").

В рамках первого, собственно научного подхода в России задолго до разработки зарубежными этнопсихологами концепции психологии народа (Г. Штейнталь, М. Лацарус, В. Вундт, А. Фуллье¹¹⁶) были сформулированы теоретические этнопсихологические концепции и впервые в мире проведены прикладные исследования национально-психологических особенностей ряда народов. Эта прогрессивная деятельность связана с функционированием Русского географического общества, члены которого (Н. Д. Надеждин, К.Д. Кавелин и В.К. Бэр¹¹⁷) уже в 40-50-х годах XIX века предприняли попытки создать концептуальную модель российской этнопсихологии. Они полагали, что задача "психологии народов" – установление общих законов психической жизни на основе сравнения однородных явлений и продуктов духовной жизни у разных народов и у одного и того же народа в разные эпохи его исторической жизни. К сожалению, в научных дебатах¹¹⁸ это направление потерпело поражение, и вместе с этой неудачей потерпела неудачу и первая попытка создания научной этнопсихологии в России.

Собственно научное направление российских этноисследований на долгие годы заглохло, зато в трудах русских философов конца XIX – начала XX веков широкое развитие получило литературно-полемичное направление. Именно они первыми в истории отечественной мысли дали целостное философско-социологическое, культурно-историческое и национально-психологическое осмысление феномена российской этнической общности. В целом работа, проделанная ими (Н. А. Бердяевым, Н. О. Лосским, С. Н. Булгаковым, Б. П. Вышеславцевым, И. А. Ильиным, Г. Г. Шпетом)¹¹⁹, больше напоминает скрупулезное (с присущим русским людям самокопанием и самобичеванием) изучение самих себя как типичных представителей русской интеллигенции "серебряного века", а не окружающей их социальной действительности. Тем не менее именно этими мыслителями впервые высказывается мысль о том, что для хозяйственного сближения различных стран необходимо знание национальных особенностей каждой из сторон.

Сравнивая этот этап с аналогичным периодом за рубежом, Т. Стефаненко отмечает: "Идеи Лацаруса и Штейнталя, Кавелина, Вундта, Шпета в большинстве случаев остались на уровне голых объяснительных схем, а их концептуальные модели не были реализованы в конкретных психологических исследованиях"¹²⁰. На наш взгляд, если это утверждение и верно, то с очень большой натяжкой. Если за рубежом именно теоретические разработки инициировали рождение этнопсихологии, то в России явно лидировала практика (в случае с философами – псевдопрактика). Не впадая в национальную гордыню (насчет "России – родины слонов"), следует все же отметить, что, на наш взгляд, этот этап содержал в себе и содержит до сих пор очень большой потенциал (по крайней мере, больший, чем был на тот период у зарубежных исследователей). Но… К сожалению, в науку часто вторгается идеология, а когда это происходит, объективность отходит на второй план, а чаще всего и вообще пропадает. В СССР любое исследование этнокультурных различий стало восприниматься как потенциально опасное вне зависимости от его целей и выводов.

Таким образом, в период с 1930-х по 1980-е гг. "связь времен" распалась: идеи русских философов "серебряного века" подверглись политическому остракизму, сами этноисследования оказались почти запрещенными и могли развиваться только "попутно", на "обочине" каких-то других наук – истории, как у Б.Н. Поршнева и Л.Н. Гумилева¹²¹, или психологии, как у К. Касьяновой и И. С. Кона¹²², но никак не в рамках экономики или социологии. При этом, если "диссидентские" концепции Л. Н. Гумилева и К. Касьяновой являются вполне оригинальными, в чем-то даже близкими по духу и самобытности к работам русских философов начала века, то у более "официальных" Б. Н. Поршнева и И. С. Кона мы не найдем почти ничего принципиально нового, что бы еще не обсуждалось ранее на Западе (их работы представляют собой, в сущности, скрупулезное, точное, систематизированное изложение точек зрения зарубежных исследователей). Следует с сожалением признать, что второй этап изучения в России проблем, связанных с национальной ментальностью, не отличался особой оригинальностью. Явным отрицательным следствием слабости этнопсихологической теории стало то, что прикладные исследования, связанные с этой проблематикой, появились в нашей стране еще лет 10-20 спустя, во время третьего периода, в то время как на Западе теория и практика шли бок о бок.

Пока в советских этноисследованиях царил застой, за рубежом "утекло много воды". В 1950-е гг. прошла первая волна теоретических дебатов, в ходе которых объектом исследований становился уже не сам факт существования национального характера, а детальный "портрет" ментальности (в том числе и экономической) различных наций. Начиная с 1960-х гг. начались массовые сравнительные исследования разных культур – назовем хотя бы такие классические, как психологическое измерение культур Г. Хофстеда¹²³, изучение культурных синдромов Х. Триандисом¹²⁴, моделирование организации типа "Z" У. Оучи¹²⁵, каталогизация деловых культур в международном бизнесе Р. Льюисом¹²⁶. Науки об обществе становятся точными науками, опирающимися не на субъективные "озарения" гениев, а на данные конкретных исследований¹²⁷. Именно теперь изучение экономической ментальности получает возможность стать научным в собственном смысле этого слова, но пока эти процессы обходили советскую Россию стороной.

Такая ситуация сохранялась вплоть до 1990-х гг. – до третьего выделенного нами периода. Только теперь начинается процесс сближения российской научной мысли с зарубежной с точки зрения применения методологического аппарата. В этот период появляются публикации о результатах первых, еще очень робких и "сырых" попыток эмпирических исследований, затрагивающих этнопсихологическую проблематику. "Русские (этносоциологические очерки)" и "Советский простой человек"¹²⁸ оказались монографиями в целом очень слабыми, и с теоретической, и с методологической точки зрения. Общее впечатление от этих работ, увы, негативное – налицо поверхностная констатация фактов (подтверждаемая, правда, в большинстве случаев цифрами) без их концептуального осмысления. Стиль изложения материала и подача данных навевают мысль о том, что эти публикации упустили свой исторический момент. К тому же обе монографии вышли в свет с таким большим временным разрывом между сбором данных и их публикацией, что, учитывая темпы изменений, нахлынувших на постперестроечную Россию, они морально устарели еще до своего рождения. И только с появлением работ В.С. Агеева, З.В. Сикевич, П. Шихирева, М.В. Грачева, А. Наумова и ряда других изучение российского национального характера приобретает западную методологию¹²⁹, становится все более и более научным и доказуемым.

С начала 1970-х гг. начинают появляться работы В.С. Агеева. Вначале это были просто отдельные конкретные наработки, публикуемые в разных журналах, но уже к 1990 году они были объединены в единую работу "Межгрупповое взаимодействие: социально-психологические проблемы"¹³⁰. Эта работа обращает на себя внимание цельностью подхода (единство теории и практики, освещение зарубежной науки и собственные эмпирические исследования) и прекрасным методологическим аппаратом (описание ряда возможных методик и использование очень нестандартного психосемантического метода). К сожалению, несмотря на то, что В. Агеев является всеми признанным авторитетом в области стереотипов и межкультурного взаимодействия (что доказывается обязательными ссылками на него в любой работе, затрагивающей эти вопросы), однако после названной монографии каких-либо столь же известных работ у него не появилось. Дело, начатое им с таким энтузиазмом и с такими перспективами, в силу непонятных причин заглохло.

Первым серьезным опытом сравнительного изучения российской экономической ментальности в России стала совместная работа П. Шихирева и американского бизнесмена-практика Р. Андерсона¹³¹. При всей популяризаторской направленности этой совместной работы ей явно удалось избежать тривиальности и заложить фундамент дальнейшим исследованиям в этом направлении. Достоинство их книги заключается в том, что приводится очень много данных по разным зарубежным исследованиям и акцент делается на сравнительный характер представленных данных (Америка/Россия). В то же время эта книга рассчитана именно на ознакомление, но никак не на глубокое освещение этносоциальных проблем.

Одновременно начинаются и массовые исследования этнопсихологической направленности под эгидой лаборатории этнической социологии и психологии Научно-исследовательского института комплексных социальных исследований Санкт-Петербургского государственного университета (руководитель З. В. Сикевич). Они интересны применением разнообразных методик изучения (правда, явно не новаторских), использованием фольклорного материала, а также ценным иллюстративным материалом (дающим возможность не только проверить приводимые выводы, но и предложить свои собственные)¹³².

В середине 1990-х гг. происходит, наконец, изменение статуса России: постепенно из пассивного объекта исследования она превращается в полноправного участника международных исследовательских проектов. Назовем хотя бы проект GLOBE - "Исследовательскую программу по изучению глобального лидерства и эффективности организационного поведения"¹³³. Вместе с подобными кросс-культурными проектами появляется и возможность непредвзятого подхода к изучению российской экономической ментальности, а также ее вписанности в окружающий мир.

Несмотря на тот сдвиг, который наблюдается с начала 1990-х гг., исследования по российской экономической ментальности обречены еще долгое время нести налет ученичества у более "продвинутых" зарубежных авторов: мы все еще продолжаем идти протоптанными тропами, опираясь на общеизвестные за рубежом схемы, не предлагая пока ничего принципиально нового. Качественного прорыва можно, видимо, ждать только после притока в ряды социологов нового поколения исследователей – с незашоренным мышлением и с широкими междисциплинарными интересами¹³⁴. Пока же замечания о зависимости развития постсоциалистических стран от национальных культурных традиций достаточно часто остаются лишь общей фразой.

Попробуем теперь осуществить первичное обобщение наиболее важных результатов исследований экономической ментальности "этих загадочных русских" и рассмотрим подробнее, какие именно факторы сформировали современную российскую хозяйственную культуру и каковы же ее основные характеристики.